Государыня не ошиблась – к ней прибыл император Жоа-дин. Через несколько минут он уже входил в чайный павильон. Тахуа и Нэнхун встали и склонились в поклоне перед императором.

– Вы и впрямь как две сестры, – улыбнулся жене и наложнице император. – Но где же ваш чай? И... что случилось? Государыня, ты бледна. Нэнхун, ты плакала. Объясните.

– Великий государь и супруг мой! – заговорила Тахуа. – Я благодарю вас за то, что вы приняли мое приглашение и посетили меня. Я должна сообщить вам нечто важное. Я неизлечимо больна и умру в самое ближайшее время. Скорее всего, нынче ночью.

– Небесная Канцелярия! – воскликнул император. – Но почему ты не говорила о болезни раньше...

– В том нет нужды, мой государь. Меня бы это не исцелило, а вас лишь расстроило бы. Но сейчас я хочу говорить не о том. Я пригласила вас, мой государь и супруг, и мою нареченную сестру госпожу Нэнхун для того, чтобы обратиться к вам с просьбой. Единственной. Предсмертной. Просьбой.

– В чем бы она ни заключалась, я выполню ее, сказал Жоа-дин. – Слово императора династии Тэн.

– Я клянусь, что исполню вашу просьбу, старшая сестра, – опустившись на колени перед императрицей, сказала Нэнхун. Слезы катились по ее щекам.

– Когда я умру, – спокойно сказала императрица Тахуа, – совершите надо мной положенные погребальные обряды и прах мой предайте земле у подножия священной горы Шицинь. А когда пройдет положенный месяц траура, государь, облачитесь в лиловые одежды [15] и сожгите дощечку с моим именем [16] .

А после того, государь, сделайте госпожу Нэнхун вашей законной женой и императрицей, ибо она достойна этого высокого сана. Вот и вся моя просьба.

– Я исполню ее, государыня моя и супруга, – сказал император Жоа-дин.

А Нэнхун плакала не переставая и говорила:

– Разве я могу? Я ничтожество, и мне ли занимать место императрицы! О, как жестоко!

– Не плачь, сестрица. – Тахуа обняла наложницу. – Ты ведь обещала исполнить мою просьбу, какой бы она ни была?

– Да... Но разве я достойна?!

– Ты достойнее многих, – сказала Тахуа.

– Государыня, меня страшит это! К тому же, – голос Нэнхун упал до шепота, – государь посещает меня едва ли не каждую ночь, но я за все эти годы ни разу не зачала. Как можно жениться владыке Пренебесного Селения на бесплодной?

– Моя душа будет молиться о тебе, сестра, – сказала императрица Тахуа. – И я верю, что ты подаришь государю дитя, которое станет небожителем на земле. Доверься и исполни мою волю.

– Я повинуюсь вам, государыня, – сказала Нэнхун.

Императрица Тахуа достала из рукава своего халата длинный платок из тончайшего батиста и собственной рукой отерла слезы Нэнхун.

– А теперь, – с улыбкой сказала она, делая знак служанкам, – давайте отведаем чаю и не будем смотреть в заснеженные окна.

Служанки подали ароматный чай, сласти и лакомства, императрица Тахуа потчевала государя и Нэнхун как ни в чем не бывало. За чаепитием они беседовали о возвышенных вещах, цитировали поэтов и древних мудрецов и просидели так несколько часов кряду... Затем императрица Тахуа попрощалась с мужем и госпожой Нэнхун и попросила прислать к ней священнослужителя из храма Пяти башен.

Ночью же действительно повалил с неба густой, обильный снег. Нэнхун не спала и все смотрела в окно на белеющие под снегом узорные стены Персикового дворца. Было тихо, но чуткое ухо Нэнхун вдруг уловило странный звук, напоминавший легкий перестук колес катящейся повозки... И Нэнхун поняла, что императрица Тахуа умерла.

Владыка Жоа-дин повелел устроить похороны государыни особенно пышные. Из дальних храмов и высокогорных монастырей в Непревзойденный дворец были приглашены священнослужители, монахи и древние отшельники – дабы беспрестанно возносить молитвы Просветленным, чтобы душа добродетельной императрицы была избавлена от мук перерождений и сподобилась участи небожителей. В Пяти молитвенных башнях читались священные каноны и исполнялись ритуальные танцы – по старинным поверьям, такими танцами от души усопшего отгоняются злые духи. Погребальная процессия, которую возглавлял сам император и госпожа Нэнхун, двигалась почти через всю страну – к священной горе Шицинь. У подножия святой горы, под нескончаемые песнопения и молитвы, прах императрицы Тахуа был предан земле. После похорон император с госпожой

Нэнхун и частью свиты некоторое время еще оставался на горе Шицинь – в монастыре Великого Постижения. Монастырь этот был женский, но устав его был суровым и не потакал никаким женским слабостям. Настоятельница монастыря, блаженная мать Чуан, как говорили, родословную свою вела от одной из древних императорских династий, но в монастыре она отринула свое высокое происхождение и посвятила жизнь Постижению Пути. Монахини скудно питались и бедно одевались, не принимали ни даров, ни пожертвований, своими руками делали все работы в монастыре и при этом постоянно пребывали в мысленной молитве. В обители Великого Постижения император впервые за всю свою жизнь увидел женщин, чья красота заключена лишь в сердце.

Владыка Жоа-дин и наложница Нэнхун удостоились несколько раз беседовать с блаженной матерью Чуан. Ей было уже за сто десять лет, но взгляд ее сиял умом и проницательностью, речь текла плавно и рассудительно, а тело выдерживало любые тяготы и лишения. О чем император беседовал с великой настоятельницей, нам неведомо, но зато нам известен разговор между блаженной матерью Чуан и госпожой Нэнхун.

Госпожа Нэнхун никак не могла успокоиться после кончины императрицы Тахуа. Скорбь по ушедшей и страх перед грядущим разрывали ее сердце, словно железные когти. Сидя в отведенной ей гостевой келье, она беспрестанно плакала и молилась. Однажды вечером, когда в монастыре свершились положенные службы, дверь в келью Нэнхун тихо отворилась. Нэнхун испуганно поднялась с молитвенной циновки – навстречу ей шла настоятельница Чуан. Нэнхун склонилась перед ней до земли:

– Прошу ваших молитв, блаженная мать!

Настоятельница взяла ее за руку и сказала:

– Идем со мной.

Госпожа Нэнхун повиновалась.

Она вышла вслед за настоятельницей Чуан западными воротами монастыря. Сразу за этими воротами начиналось ущелье, на дне которого глухо гремела горная река. Ущелье выглядело так мрачно и жутко, раскаты реки напоминали стоны раненых на поле битвы, и госпожу Нэнхун взяла оторопь.

– Спустимся вниз, к реке, – сказала настоятельница.

– Но здесь обрыв, нет никаких ступеней, – пробормотала Нэнхун. – Это невозможно!

– Для того, кто посвятил себя Постижению Пути, нет невозможного, – ответила мать Чуан.

– Но я не совершенна, как вы. Для чего мне спускаться в это ужасное место?

– Страх живет во всем твоем существе, дитя. Мы должны изгнать страх и поселить надежду. Только так ты сможешь выдержать все, что предстоит тебе в будущем. Остальное я скажу тебе, когда мы спустимся. Иди за мной и с. каждым шагом возноси молитву к Небесам.

Настоятельница шагнула прямо в пустоту, не отпуская руки Нэнхун. И наложница увидела, что блаженная мать Чуан стоит на пустоте, как на каменном полу.

– Не бойся, – сказала монахиня, и Нэнхун перестала бояться. Она ступала по пустоте вслед за святой настоятельницей, шаг за шагом, и так они достигли потаенной реки. Воды ее были бурливы и в то же время так спокойны, что в них отражалось небо, полное невиданных созвездий. На берегах реки стояли каменные изваяния драконов, фениксов и цилиней.

Настоятельница и госпожа Нэнхун стали у кромки воды.

– Трижды наклонись к реке, трижды зачерпни воды, трижды сделай глоток и так постигнешь свое грядущее, обретешь надежду, отринешь страх, сказалa блаженная Чуан.

Нэнхун повиновалась. В первый раз зачерпнула она воды – вода была почти горячей. Выпила – вода на вкус оказалась слаще меда. Во второй раз зачерпнула Нэнхун воды – вода была едва теплой, а сладость в ней мешалась с горечью. Когда же в третий раз зачерпнула государева наложница воды из чудесной реки – та была ледяной, а на вкус горька, как желчь, как яд, как отвар полыни... Нэнхун понудила себя проглотить эту горечь и взглянула на настоятельницу Чуан.